В суматохе нынешнего Чимкента неподвижна пыльная Цитадель. Она стояла на этой горе испокон веков, прикрывая древний Сайрам и дорогу на Ташкент. Чимкентская крепость считалась неприступной, однако в июле 1864 года Михаил Черняев с небольшим отрядом взял её штурмом, проникнув внутрь по водостоку. Позже крепость послужила русским, а когда была срыта – точно не знаю… но так же точно испокон стоял у подножья узбекский посёлок, и он никуда не делся. Отвесные склоны крепостного холма облепляет базар – на самом деле возникший лишь в 1990-х, но легко поверить, что он был здесь всегда:
Как и в незапамятные времена, каждый ряд базара специализируется на чём-то своём, а с лавками соседствуют мастерские. У подножья Цитадели – столярный ряд:
Дальше развилка, и если пойти направо – выйдешь к сверкающей главной площади Ордабасы, а если налево – попадёшь в Автосервисный ряд. Его павильончики, на самом деле 1990-х годов, уже успели принять прямо таки историческую обветшалость:1 of 3
В последнем павильоне рабочие явно дружелюбно замахали мне руками, и я подошёл. Они разрешили себя сфотографировать, и традиционно расспросили, кто я и откуда, а узнав, что из Москвы – наводили справки о тамошних ценах. Это классические узбеки, живут даже не здесь, а в Сайраме, но работают среди своих.
Напоследок посоветовали сходить к мечети – “она у нас старая, в 19 веке построили!”, и я решил не пренебрегать их советом. В принципе минарет этой мечети я видел с Цитадели, но почему-то был в полной уверенности, что это новодел, но как оказалось при ближайшем рассмотрении, это главный архитектурный памятник Чимкента. Мечеть стоит чуть дальше по той же улице, и имеет вот такой вот глухой фасад с типично среднеазиатским, похожим на заводскую трубу, минаретом:
С улицы можно зайти в мусульманский аналог “церковной лавки” и продуктовый магазин-халяль, а основной вход чуть дальше. В отличие от привычных нам татарских мечетей, представляющих собой одно здание, типичная узбекская мечеть – это в первую очередь двор с постройками разного назначения и разных эпох, причём старое зачастую не отличить от нового:
Увы, информации о памятниках архитектуры Чимкента слишком мало – я не знаю ни точных лет основания этой мечети, ни возраста и значения отдельных её построек. Вроде бы самые старые части её двора – 18 века, а кое-что построено и в наше время.
В тени под навесом я увидел пожилого узбека, читавшего толстенную книгу об истории военного дела Арабского халифата, и почему-то приняв его за имама, представился и спросил, можно ли тут фотографировать. Самый красивый корпус мечети – в глубине её двора:
Вообще, удивительно, но у узбеков весьма развито деревянное зодчество – вот такие лоджии с резными колоннами и расписными потолками ещё не раз встретятся мне в местах их компактного проживания в Казахстане и Киргизии. Не совсем понятно, где в пустыне они берут столько дерева – но видимо, в этом и суть: самый ценный и благородный материал.
Узбекская резьба и росписи совсем непохожи на наши – как известно, “благодаря” табу на изображение человека и животных исламское искусство славится своими орнаментами. И – непременный зелёный цвет, от которого после Белого Солнца пустыни натурально становится прохладно. Да, после знакомства с климатом пустыни меня совсем не удивляет, что цвет ислама – зелёный:
С лоджии лучше всего видно устройство двора. В центре этого садика был привязан баран, периодически оглашавший мечеть своим блеянием:
Когда же я спустился с лоджии, меня вновь окликнул тот же пожилой узбек, и следующие полчаса мы разговаривали, сидя в прохладной тени. Он много что успел рассказать, и в частности о том, что здешние узбеки не похожи на бухарских – там слишком сильное персидское влияние, даже государственный язык сто лет назад был персидский, а здешние узбеки больше тяготеют к стопроцентно тюркскому Хорезму. Говорил, что более трудолюбивого народа, чем узбеки, на свете нет (ну, разве что китайцы).
Ещё говорил, что в 1990-е годы в Узбекистане по сравнению с Казахстаном было хорошо, и они туда ездили на заработки и на рынки – используя трудолюбие и покорность своего народа, там очень быстро навели порядок. Однако затем времена изменились, и сейчас наоборот казахские узбеки живут лучше, чем собратья на исторической родине – там нищета и шагу ступить не дают, кто хоть немного преуспеет – у того всё отбирают, а любые попытки что-то изменить заканчиваются тюрьмой. Слышать такое от этнического узбека было довольно странно, тем более в нищей Киргизии узбеки, напротив, себя больше отождествляют с Узбекистаном. Но – “за что купил, за то и продаю”. Дальше он, видя, как мне плохо от жары и сухости, пригласил выпить чаю и перекусить.
Выйдя из мечети, мы пошли обратно к Цитадели – ближайшая асхана у её подножья. По дороге поздоровались с шедшим навстречу молодым парнем с огромной чёрной бородой – как оказалось, это даргинец из Дагестана, живущий теперь при этой мечети. Мой спутник сказал просто: “Тут моя махалля, я тут всех знаю!” – дело в том, что испокон веков узбекские и таджикские города делились на кварталы-“махалли”, имевшие некое подобие самоуправления – в каждом были староста (хоким) и суд, в каждом все друг друга знали, следили за порядком и если что – помогали друг другу. Правда, я так и не понял, являлся ли мой новый знакомый старостой, или просто уважаемый человек (как и все пожилые).
В асхане он встретил ещё какого-то знакомого и говорил с ним про футбол, а мне за свой счёт взял чаю и шурпы, но так как от жары я действительно был не в себе – толком поесть так и не сумел. Он говорил, что главное на такой жаре не пить холодного – от него сужаются сосуды, и тело перестаёт охлаждаться: надо пить горячий чай и потеть – тогда будет легче. Я благодарил его за гостеприимство и сетовал: “Дело моё нелёгкое, путешественнику не везде рады, многие ведь думают, что если с фотоаппаратом – то сразу террорист или шпион”, на что он мне отвечал: “А хоть бы даже и шпион! Ты – ГОСТЬ, а гость – это посланец Аллаха!”.
По дороге обратно он рассказал об устройстве Старого Чимкента и отвел в переулочек напротив автомастерских, указав на старый дом, занятый ныне обычным жильём – “здесь генерал жил с семьёй”. Как я понял, речь об уездном градоначальнике… но сейчас к дому толком не подступиться, да и в списках памятников архитектуры он не значится:
Здесь мы распрощались – пожилой узбек (увы, вот имя его напрочь забыл!) жил где-то неподалёку и ушёл вверх по улице, на которой стоит дом. Я же прошёл за автомастерские, и перейдя через быструю и грязную речку, начал углубляться в Старый город. Здание непосредственно на берегу – если я не ошибаюсь, бывшая больница, и видимо то, что эти два памятника находятся в узбекской, а не русской части уездного города, было связано с близостью крепости.
Что же Старого города (а это уже другая махалля!), то прямо скажем – это не лучшее место для знакомства с узбекской культурой: позже я видел махалли в соседнем Сайраме, киргизских Оше и Узгене – там всё куда как приличнее, чимкентские махалли же в основном напоминают трущобы:
При этом в них вклинивается много новых коттеджей, а в открытые ворота я видел уютные садики и дворики. Узбеки в целом чистоплотны и домовиты – но всё обращено вовнутрь, даже фасады частенько без окон:
А вот улицы ужасны, особенно между глухими дувалами. Тем не менее, сама их сетка неизменна чуть ли не с 17 века, а среди названий есть такие как Неровная, Извилистая и несколько “номерных” тупиков.
В одном месте навстречу мне из ворот вылетел орущий баран, а за ним бабка, которая его загнала назад так стремительно, что я даже фотоаппарат достать не успел. А вот кто-то “из дома работает” – проделал в глухом фасаде окно и устроил в нём магазин:
В одном месте увидел компанию из десятка пацанов гоповатого вида. При виде моих длинных волос они стали чмокать губами и окликать в духе “Эй, детка!” – но я сделал вид, что иностранец и не понимаю, что ко мне обращаются. Вообще, узбекская молодёжь в Казахстане довольно агрессивна, даже в сравнении с киргизскими или “материковыми” узбеками – не знаю, с чем это связано, возможно с близостью богатства. Вообще, узбеки запомнились мне людьми не склонным к рефлексиям и живущими по неписанным кодексам. Как мне показалось, им одинаково легко и отдать последнее, и отнять последнее.
Мимо ковра на дувале покидаю Старый город:
За пределами которого вновью встречают пластик, стекло и неон современного Чимкента:
Leave a Reply