В результате вооруженного противостояния, начавшегося на границе Кыргызстана и Таджикистана 28 апреля из-за спора местных жителей вокруг водораспределительного пункта “Головной”, погибли десятки военных и мирных жителей, более двухсот человек с обеих сторон конфликта получили ранения, тысячи местных жителей лишились своих домов. Конфликты, хоть и менее кровопролитные, происходят в этом регионе регулярно еще с советских лет. Специальный корреспондент RFI Сергей Дмитриев отправился в Ферганскую долину, в которой сходятся границы Кыргызстана, Таджикистана и Узбекистана, и узнал, как в спор вокруг воды вмешались советские карты, Евразийский союз, контрабанда и пандемия.
Глава 1. Интернационал
30 апреля в опустевшем селе Интернационал на самой западной окраине Баткенской области Кыргызстана похоронили 12-летнюю Мадину Рахматжанову. Девочка погибла накануне. Вместе с матерью и младшей сестрой она убегала от начавшегося артиллерийского обстрела, но была ранена осколками упавшего рядом снаряда. Мадина скончалась по дороге в больницу. Ее мать и младшую сестру отправили в больницу в Бишкек. Баткенская область на юге Кыргызстана в конце апреля – начале мая 2021 года неожиданно для местных жителей стала театром боевых действий. Война продлилась всего три дня, однако унесла десятки человеческих жизней. Со стороны Кыргызстана погибли 36 человек, в том числе двое детей, Таджикистан сообщил о 19 погибших. 277 человек получили ранения с обеих сторон. Более 58 тысяч жителей были вынуждены покинуть свои дома.
* * *
На въезде в разрушенное в дни боевых действий село стоит брезентовый шатер. кыргызское МЧС поставило его для местных жителей. Перед шатром сидят несколько женщин. Днем они приезжают вместе с мужьями, которые помогают строителям восстанавливать свои разрушенные дома. На ночь все семьи уезжают в соседние села к родственникам. Из-за неспокойной обстановки власти пока не рекомендуют местным жителям оставаться в селе.
“13 человек нас тут живет, – рассказывает одна из женщин. – Меня зовут Толебаева Райхан, мне 56 лет. Я, когда молодая была, в Москве работала десять лет, Северный порт, в ОРСе. Сначала вообще по-русски ни слова не говорила, а потом научилась, вот до сих пор немножко помню. У меня тут магазин был – вот он сгоревший стоит прямо на въезде в деревню. Я сама в нем и торговала, все таджики меня лично знали. Сейчас ничего не осталось: мой дом, мой магазин, здесь моего сына дом был – ничего нету, там, дальше, еще мой младший сын живет – тоже нет теперь дома.
– В момент обстрела вы где были?
– Когда война началась я как раз в магазине была. Очень страшно было. Вот как кино про немцев показывают… Потом [после артобстрела] таджики приехали, говорят: где твой дом? где твой телефон? Показывай! Я плакала, говорю, не трогай меня. Человек десять их было. Потом отпустили меня, и я пошла к родственникам в [соседнее село] Арка.
– Будете восстанавливать дом и оставаться тут или хотели бы переехать подальше от границы?
– Нам нравится здесь. Страшно, конечно, но если бы границу нормальную построили, то и все спокойно было бы. Мы тут всю жизнь живем, все у нас тут было”.
Весенний конфликт 2021 года стал беспрецедентным по масштабам, но не оказался чем-то новым для этого региона. Только за 2020 год на границе Таджикистана и Кыргызстана произошло семь вооруженных стычек между местными жителями. В другие годы число подобных инцидентов исчислялось десятками. Густонаселенная Ферганская долина со своими пастбищами, водоемами и сельскохозяйственными землями всегда была территорией конфликтов между населяющими долину кыргызами, таджиками и узбеками. Граница здесь всегда была очень условная: местные жители селились в соседних домах, пользовались одними пастбищами и делили воду из одних и тех же рек.
Баткенская область Кыргызстана с трех сторон окружена Согдийской областью Таджикистана, которая в пять раз превосходит ее по численности населения. На юге Таджикистан и Кыргызстан разделяет Туркестанский хребет, вдоль заснеженных вершин которого тянется ровная полоса асфальта построенной несколько лет назад китайцами дороги до самого западного района Кыргызстана – Лейлек.
Села Интернационал и Максат в Лейлекском районе Кыргызстана фактически слиты с большой сельской общиной Овчи-Калача, дома кыргызов и таджиков стоят по разные стороны дороги. В советское время кыргызы ходили в школы соседнего таджикского села. За 30 лет независимости школы теперь стали раздельными, но никаких пограничных столбов и колючей проволоки между странами так и не появилось.
“Таджикистан – вон, через дорогу, – показывает житель села Максат Фархаддин Шайбеков. – В советские годы мы как родственники жили, они к нам приезжали, мы – к ним, нормально разговаривали. Тут рядом большой город Худжанд в Согдийской области, мы постоянно туда ездили, гуляли, никаких конфликтов не было”. Худжанд – второй по величине город Таджикистана, культурный и экономический центр всего региона, до 1929 года относился к Узбекской ССР, а потом был включен в состав Таджикистана в результате так называемого процесса национально-территориального размежевания в СССР.
“И вот тогда по решению Советского Союза земля была так между государствами спутана. Советскую власть не интересовало, чья это земля – таджикская, кыргызская или узбекская. Делили по характеру хозяйства. Кыргызы – кочевники – вот им горы отдай. А низменные плодородные земли пускай таджикам и узбекам, пусть там хлопок и рис выращивают. По такому принципу большинство кыргызских земель отошло Узбекистану и Таджикистану”, – убеждены местные жители.
“Две моих машины тут стояли. 29 вечером началась стрельба, мы сразу убежали, – рассказывает житель села Максат Фархаддин Шайбеков. – Мы потом вернулись через три дня и увидели, что все сгорело. Документы все сгорели, ничего не успели взять.
Я тоже в России работал, на севере – в Ханты-Мансийске на стройке. 20 лет там работал. А сюда только на несколько месяцев приезжал в отпуск. Но последний год, как пандемия началась, домой вернулся. Так и построили этот дом, как раз только ремонт закончил. Второй дом для детей строил. А здесь – должна была быть баня.
– Власти вам обещали все восстановить?
– Да, сказали два-три месяца и до зимы все построим. Но я-то большой дом строил, а теперь они только половину от моего дома построят. Но главное, что мы живы.
– Переезжать не хотите?
– Нет, не хотим. Мы здесь выросли, зачем нам уезжать. Лишь бы только этот конфликт не повторился, а так нам хорошо здесь.
– Не страшно?
– Ну, конечно, страшно. Это же не первый такой конфликт. Здесь и раньше были, но не такие масштабные. Стрельба и раньше была, но дома не сжигали. Не знаю, зачем в этот раз дома сожгли. Сперва обокрали, все утащили, а потом сожгли”.
“Этот спор был и в советское время, – говорит правозащитник Хаит Айкынов. – Не из-за самой границы, а из-за ресурсов, например, водных ресурсов, пастбищ. Потому что в селах наши жители в основном занимаются животноводством”.
Центральное бюро по размежеванию территорий в советские годы находилось в Ташкенте. Политическая элита Узбекистана имела больше влияния в Москве. “Они через Москву быстрее все вопросы решали”, – сетуют местные жители и пересказывают истории, которые сложно сейчас проверить, но в правдоподобности которых здесь никто не сомневается: “Границу определять приходили летом студенты из Ташкента, потому что зимой холодно и никто не хочет. А летом кыргызы в горах – уходили на пастбища. Узбеков или таджиков спросят: „это чья земля?”. А они говорят: „наша”. И если карту посмотреть, то видно, что кыргызы очень близко к горам. А долины – это уже Узбекистан или Таджикистан. От большого пирога два маленьких кусочка кыргызам и таджикам достались. А три больших куска себе забрали казахи, узбеки и туркмены”. Эти истории передаются из поколения в поколение по обе стороны границы, обрастая с годами новыми подробностями и подогревая чувство обиды на произошедшую сто лет назад несправедливость.
“Здесь у нас летняя кухня была, – Турсунбек, еще один житель села Максат, демонстрирует то, что осталось на месте его разрушенного дома. – После этой стрельбы все сгорело, все разбомбили, ничего не осталось. Один погибший в нашем селе. У меня племянник со стороны отца был, его убили. А в другом селе двое погибших. В Достуке, Арке (соседние приграничные кыргызские села – RFI) – там больше погибших. В нашем селе, Максате, 87 сгоревших домов – это почти половина села.
За час [до начала артобстрела] нам пришла смс-ка в вотсапе (у нас там есть группа для жителей села), что нужно женщин, стариков и детей увозить. Я свою семью и семью брата отвез в соседнее село, а сам вернулся. И мы пяти минут не сидели, как началась стрельба. Так мы и побежали по огороду. Стреляли часа два-три. Мы ушли подальше в горы, и оттуда было видно, как начали сжигать дома. Так мы до утра и смотрели, как они сжигают дома, стреляют. Все телевизоры, холодильники, все богатство они унесли, а что не унесли – сожгли. Машину угнали. У кого скот был – тоже угнали. Так что мы как заново родились.
Последний раз такое обострение в 2019 году было, тогда, правда, никого не предупреждали, что нужно уезжать. И я мать – ей 91 год был – на руках носил, потому что не может она идти быстро. Сейчас матери 94 года, живет у родственников, волнуется, скучает, звонит и спрашивает: „когда меня заберешь?”. Она еще не видела, что осталось от ее дома. Боимся ей показывать, старая все-таки. У нас тут дома в шахматном порядке – из-за этого и конфликт. Третий раз уже. Так что пока границы не определят ситуация так и будет сложная.
– А в соседнем таджикском селе у вас знакомые есть?
– Да, многих знаю. Я здесь учился у меня много одноклассников-таджиков. Во время Союза здесь была одна школа. Потом уже построили у нас свою школу, и мы разделились. А во время Союза же не было границ. Школу я закончил в 91-м году, как раз когда Союз закончился. Но до 2019 года мы общались и не было проблем. Народ то дружный, но политика…
– А сейчас не разговариваете с ними?
– Нет, пока после этого происшествия не общались. Но вообще друзей там было много.
Государство уже начало строить. Сейчас заливают бетон [под фундамент будущих домов] в центре [села]. Скоро обещают и к нам приехать, начать строительство. Я и сам строительством занимаюсь, до пандемии работал в России, в Москве. Мы бы сами тут построили, но нет денег, чтобы материалы купить. Так что ждем! От народа помощь приходит, привозили уже несколько раз – продуктами, деньгами по чуть-чуть. Даст Аллах, все будет нормально”.
Глава 2. “Головной”
Примерно в 150 километрах от сел Максат и Интернационал, между кыргызским аилом Кок-Таш и таджикским кишлаком Ходжа Аъло в 1968 году завершилось строительство водозабора “Головной”. Его построили в верховьях реки Исфара по заказу кыргызской ССР для подводящего канала нового Торткульского водохранилища. “Головной” нужен для распределения воды между Таджикистаном, Узбекистаном и Кыргызстаном. С 1 октября по 1 апреля река Исфара (по-кыргызски: Ак-Суу) почти полностью идет на водохранилище, с апреля и до июня вода отпускается в Таджикистан, а когда идет полноводье, то уже делится. По соглашению 55% воды с водозабора “Головной” уходит Таджикистану, 37% – Кыргызстану и 8% – Узбекистану.
“Поэтому этот конфликт начался в начале апреля, они [таджики] начали копать окопы, готовиться, устанавливать камеры, – рассказывают жители близлежащих кыргызских сел. – Они говорят: „это наша территория”. Но по документам – это наша территория. Кыргызская СССР его строила. При том что это наши воды, а мы используем от этой воды только 10–15%”.
Население соседней Согдийской области Таджикистана в пять раз превышает население Баткенской области. Прямо на границе с Кыргызстаном находятся три больших таджикских города: Гафуров, Худжанд, Истаравшан, которые потребляют значительные водные ресурсы протекающих по кыргызской территории рек. “Если отдать „Головной” Таджикистану, то не будет больше Баткенского района, воды не будет”, – убеждены жители приграничных кыргызских сел.
Из-за дефицита воды в регионе конфликты вокруг “Головного” начались практически с момента его появления. Первое вооруженное столкновение между кыргызами и таджиками произошло 31 декабря 1974 года. Новый конфликт случился летом 1989 года, когда таджики обвинили кыргызов в нарушении соглашения о водопользовании. Конфликт затянулся на полтора месяца и перерос в вооруженное противостояние, прекращать которое направили группу пермского спецназа, прилетевшую на вертолетах из Ферганы.
Когда после распада СССР границы союзных республик перестали быть номинальными, вопрос о делимитации и демаркации разграничительной линии стал особенно острым, а вместе с ним участились и пограничные конфликты между местными жителями. “Зимой здесь не бывает конфликтов, а летом часто случаются – из-за воды, из-за пастбищ”, – рассказывает местный житель села Кок-Таш. Только за последние три года на таджикско-кыргызской границе было зафиксировано девять крупных стычек. Последняя – в последних числах апреля 2021 года.
В среду утром, 28 апреля, возле “Головного” начали собираться местные жители. Кыргызов возмутила появившаяся с таджикской стороны камера видеонаблюдения. Таджики объяснили ее установку желанием контролировать процесс распределения воды на водозаборе, а также тем, что такие же камеры ранее поставили со своей стороны кыргызы. На месте конфликта с обеих сторон собрались около 100–150 человек. Съехавшиеся из соседних сел жители Кыргызстана начали спиливать столб с видеокамерой. Противостояние переросло в закидывание камнями. “Примерно в 12:25 в селе Ходжа Аъло был произведен выстрел, предположительно, из охотничьего ружья”, – говорится в заявлении погранслужбы Кыргызстана.
“Они поставили камеру. И наши сказали: “убирайте вашу камеру”, так конфликт и начался, – вспоминает события того дня один из кыргызских работников „Головного”. – Вечером спокойно было, а на следующий день с обеда уже начали стрелять. Я уже 20 лет тут работаю. За эти 20 лет каждый год такой конфликт происходит. Днем все дружно, вместе ходим, а вечером, как конфликт начнется, так друг в друга стреляем. Возле части убили 12 человек, снаряд прилетел в группу мирных жителей”.
В Кыргызстане считают, что Таджикистан заранее готовился к конфликту и специально устроил провокацию с видеокамерой. [Еще в середине апреля] “наши жители заметили, что возле этих сооружений [таджики] копают траншею – окоп. И местные жители об этом сообщали руководству, но [власти], видимо, не придали этому значения”, – объясняет кыргызский правозащитник Хаит Айкынов. Об этом говорит и другой местный житель: “За 10 дней до этих событий, когда [кыргызские] работники водных сетей начали ремонтировать [водораспределитель], они подошли и стали препятствовать. Впервые за все годы таджикская сторона предъявила требование, что это сооружение должно ремонтироваться совместно”.
“Главная проблема – это неуточненность границы, – говорит Айкынов. – Обе стороны считают, что это их территория. Кыргызская сторона работает по одной карте, а таджикская – по другой. Двусторонние комиссии часто встречаются, обсуждают, но когда доходит до решения, они расходятся”. В Душанбе ссылаются на карты 1924–1927 и 1989 годов, по которым это гидросооружение полностью находится на территории Таджикистана. Бишкек в доказательство своей правоты приводит карты 1956–1958 годов и 1990 года.
“Есть разные карты – 1924, 1959 и 1989 годов. Но по картам 1924 года, на которых настаивает Таджикистан, тоже невозможно договориться, потому что по этим картам некоторые территории нам должны отойти, а Таджикистан на это не готов. А мы не готовы отдать „Головной”. Но с нашей стороны власть постоянно готова договариваться. А Таджикистан не заинтересован в таком сценарии. Потому что там большой прирост населения, мало плодородных земель”, – аргументируют свою точку зрения жители пограничных кыргызских сел.
После четырех дней активных боевых действий и гибели десятков граждан с обеих сторон президенты Садыр Жапаров и Эмомали Рахмон все-таки договорились о прекращении огня, отводе военных в места постоянной дислокации и восстановлении статуса-кво вокруг “Головного” до окончания переговорного процесса по делимитации границы. Президент Кыргызстана принял приглашение своего таджикского коллеги посетить Душанбе, чтобы лично обсудить проблему спорных участков границы.
Глава 3. Кок-Терек
“Эта карта неправильная! Не знаю, откуда „Гугл” эти карты берет, но это наша дорога и наше село”, – местный житель Мухитдин везет меня в разрушенное таджиками село Кок-Терек. Гугл-карты точно показывают, что мы пересекли границу, и на телефон приходит приветственная смс-ка от таджикского “Мегафона”. Но Мухитдин гаджетам не доверяет – еще месяц назад в этом селе жила его дочь и другие родственники.
Кок-Терек находится на пересечении таджикской дороги Исфара-Ворух и кыргызской дороги из Баткена в Лейлек. На перекрестке нет ни погранпостов, ни дорожных указателей, только светофор в пустом поле – единственное, что упорядочивает движение между двумя странами.
“От светофора налево, а там – еще километр ехать. Когда они нашу дорогу в Лейлекский район закрывают, мы в ответ им дорогу в анклав перекрываем, – объясняет принцип взаимодействия с соседями Мухитдин. – До конфликта нормальные отношения были. Но последние полтора года уже никаких контактов с ними нет. Просто с ними нельзя общаться – они хотят это все забрать. Раньше это место было Киргизией, но почему-то стало Таджикистаном. Какой-то чиновник Мадумаров им все продал. (Многие жители Баткенской области обвиняют бывшего секретаря Совета безопасности Кыргызстана Адахана Мадумарова в подписании секретного протокола, по которому часть кыргызских земель отошла к соседям. Сам Мадумаров подписание такого документа отрицает – RFI) Они тут за один-два месяца все понастроили, лишь бы занять это место”.
По дороге до Кок-Терека встречаются только машины с таджикскими номерами. Вдоль дороги крестьяне как ни в чем ни бывало взрыхляют рисовые поля. “Это таджики, – подтверждает Мухитдин. – Смотрите, у них ни одного дома не пострадало. А вот это дом моей дочки был, – показывает Мухитдин на обугленные обломки стен. Вот – дома, здесь люди жили, здесь – заправка была кыргызская. Все разрушили, все сравняли уже”.
“Мы уезжали на маленьком грузовике „Портер”, кто в кузове, кто в кабине сидел, и по машине прям в лобовую стреляли, но по случайности водитель увернулся, и пуля мимо пролетела через пассажирское стекло, оно все рассыпалось, – вспоминает утро 29 апреля дочь Мухитдина Гулькыз. – Стрельба началась 28 апреля, но в стороне от нашего села. А 29 апреля утром мы снова услышали выстрелы, приехали таджикские военные, начали нас выгонять, угрожать. Нам пришлось оттуда убегать, в чем мы были. Там остались только наши мужчины, чтобы вместе с военными защищать наши дома. Но они смогли продержаться только шесть часов. Таджики пригнали тяжелую технику, артиллерию, и с ними невозможно было ничего сделать. Через 10 дней мы только приехали обратно и увидели, что на месте нашего дома все разрушено и сожжено. 17 домов в нашем селе уничтожили, скот угнали. Собаку нашу расстреляли”.
Кыргызские власти начали восстанавливать разрушенные в Кок-Тереке дома практически сразу после прекращения боевых действий. Бишкеку нужно, чтобы беженцы как можно скорее вернулись на свои территории, пока их не заняли жители соседнего государства. “Президент позавчера приезжал и сказал, что строительные материалы уже в пути, – рассказывает Гулькыз.
– Не страшно будет возвращаться обратно? Не хотели переехать подальше от границы?
– Страшно. Там опасно. У нас многие боятся. Нет желания туда возвращаться, потому что мы не знаем, когда снова это повторится. Лучше бы подальше от границы”.
Пока власти восстанавливают разрушенные дома Гулькыз с семьей переехала к родственникам в соседнее село. А для тех, у кого нет родственников, кыргызское отделение “Красного Полумесяца” построило палаточный лагерь.
Два ряда белых брезентовых палаток стоят в тени абрикосовой аллеи в нескольких километрах от разрушенного села. Только что из лагеря уехал местный губернатор. По словам жителей, губернатор приезжает дважды в неделю. За день до него в лагерь приезжал и сам президент. С прессой чиновники общаться, однако, отказываются и на встречи с местными жителями журналистов не пускают. “Я сам здешний, в Кок-Тереке живу, когда все это произошло, нас сюда эвакуировали. Палатку нам тут дали. Спасибо нашему президенту Садыру Жапарову и главе нашего ГКНБ Камчибеку Ташиеву”, – тараторит как будто заученные фразы один из обитателей лагеря для внутренне перемещенных лиц.
“У нас многие боятся, так что не знаю, захотят ли что-то вам рассказать”, – объясняет еще один обитатель лагеря, пожилой мужчина, также лишившийся своего дома во время боевых действий. О причинах страхов он только уклончиво ссылается на “военное время”, но с большой охотой рассказывает про бесчинства таджиков. “Таджики неожиданно напали на наш кишлак и сожгли 17 домов, и все это еще случилось в Орозо (имеется ввиду пост во время священного месяца Рамадан – RFI). Вот так не по-человечески они поступили. Даже не знаю, как это назвать. Потому что они зашли, их было человек 30–40, ограбили, 17 домов полностью уничтожили и угнали скот наш, коров. Ничего не осталось. Хорошо, у нас кыргызстанцы дружный народ – на следующий день уже нам привезли одежду, одеяла, полностью нас обеспечили”.
За первый месяц после конфликта президент Кыргызстана Садыр Жапаров побывал в Баткенской области дважды. Он встречался с военными, инспектировал строительство дороги, которая должна избавить жителей Баткенской области от необходимости проезжать через территорию Таджикистана, а также встречался с пострадавшими во время конфликта мирными гражданами. Многие жители во время встречи просили президента помочь им с переселением подальше от границы, пишут местные СМИ со слов участников встречи. Об ответе властей на эти просьбы ничего не сообщается.
Глава 4. “Крепость” Ворух
“Мы отгоняли скот в соседнее село, на обратном пути нас задержали, избили до потери сознания, глаза завязывали, руки завязывали. Я десять дней потом в больнице провел”, – вспоминает события конца апреля 23-летний Нодир, чабан из приграничного села Ак-Сай. Его и еще нескольких кыргызских пастухов задержали и избили таджикские военные, обвинив в нарушении границы. Пастбища – еще один повод для конфликтов между живущими бок о бок таджиками и кыргызами Ферганской долины.
Бишкек настаивает на подписании межгосударственного соглашения. “Однако власти Таджикистана не идут на этот шаг, поскольку считают вопрос принадлежности пастбищ открытым”, – пишет исследовательница Университета Центральной Азии Асель Мурзакулова. В 2009 году Кыргызстан ввел мораторий на использование пастбищ иностранными гражданами. Это привело к массовому забою скота в соседних таджикских селах.
Со временем местные жители придумали выход из ситуации – кыргызские чабаны берут скот на выпас у соседей и выдают его за свой. Однако письменные соглашения стороны не заключают, и потери скота становятся частой причиной споров и конфликтов между двумя пограничными общинами. “Сколько скотины они у нас угнали! Скотина ведь не знает границы, если зайдет не туда – все, пиши пропало, – вздыхает Нодир. – Лично у меня пять коров пропало в прошлом году. Таких как я много у нас наберется”.
Кыргызское село Ак-Сай, чабанов которого избили таджикские военные, находится на дороге, связывающей старинное таджикское село Ворух с основной территорией страны. При каждом обострении таджикско-кыргызского конфликта жители двух сел оказываются на передовой. Ворух, название которого, предположительно, происходит от древнеиранского слова “крепость”, остается одним из главных препятствий для делимитации кыргызско-таджикской границы.
“Это [противостояние длится] уже с 1974 года, я еще ребенком был, – вспоминает житель села Ак-Сай Манарбек Шайдуллаев. – Потом в 1989 году крупный конфликт произошел при Союзе. Потом уже после развала Союза почти каждый год у нас такая ситуация: в 2019-м было, в 2020-м тоже, но мелкие в основном – камнями кидали, а потом уже пошли перестрелки, тяжелую артиллерию стали применять. С каждым годом конфликт все сильнее разгорается”.
Бишкек считает Ворух таджикским анклавом на своей территории. Душанбе на протяжении десятилетий настаивает, что Ворух – никакой не эксклав, а выпуклая часть территории страны, также как и восемь километров дороги, связывающей джамоат с основной территорией Таджикистана. Каждая из сторон ссылается на те карты советской эпохи, которые доказывают ее правоту.
“Они не хотят признать, что Ворух – это анклав, и хотят убрать наше село с дороги, чтобы объединиться с другими их селами. “А мы им тут как бы мешаем, – объясняет житель Ак-Сая Манарбек. – Таджики готовились к этому конфликту. Недаром у них в первые же часы оказалось столько тяжелой техники на границе. После двух часов дня и до восьми вечера они нас бомбили. Потом подъехали наши БМП и своим огнем подавили эти минометные точки.
– Много пострадавших?
– Из гражданских один был убит и четверо ранены. А среди военных потерь я не знаю. Таджики с оружием напали. Мои знакомые там были – друзья, братишка мой там был. Наши сначала в воздух открыли огонь предупредительный, а потом на поражение. Они использовали тяжелую технику (минометы, гранатометы), авиацию (два вертолета), снайперов.
– Парень, который погиб, вы его знали?
– Да, 89 года [рождения], он еще не был женат”.
Манарбек ведет показывать разрушенные дома, стоявшие буквально в пяти метрах от строений соседнего таджикского села. Дома таджиков, по крайней мере, те, которые видно с дороги, стоят без заметных повреждений. “Видите, в стене дырки? – мужчина показывает на какую-то бетонную постройку с таджикской стороны дороги. – Это для автоматов проемы, то есть специально заранее готовились. А вот это дом моего друга был (он сам сейчас в России), – Манарбек указывает уже на другую сторону дороги, где остались только обломки стен. – Зачем так? Мы же не подожгли их дома. Ладно, поколотили друг друга, постреляли. А зачем дома то жечь? Раньше нормальные отношения были, ходили друг к другу в гости, – вздыхает пожилой мужчина”.
По словам Манарбека дома подожгли уже после того, как президенты обеих стран договорились о перемирии. “Где-то полвторого ночи они подожгли наши дома. Девять домов – и это после того, как уже был прекращен огонь. И наши солдаты видели, как они поджигают, но не могли ничего сделать из-за соглашения”.
Одной из причин последнего обострения на кыргызско-таджикской границе эксперты называют провокационные заявления новых кыргызских властей. В конце марта глава ГКНБ Кыргызстана Камчыбек Ташиев (главный силовик страны и друг президента) в ультимативной форме поставил Душанбе перед выбором: или зафиксировать село Ворух в качестве таджикского анклава на кыргызской территории, или обменять Ворух на равнозначную по площади территорию в других приграничных районах.
Это предложение Бишкека вызвало сильное раздражение в Таджикистане, пишет эксперт по Центральной Азии и главный редактор новостного агентства “Фергана” Даниил Кислов. Официальные лица в Душанбе никак не ответили на заявления Ташиева, а бывший глава МИДа страны Хамрохон Зарифи назвал их “бредом”, добавив, что “Таджикистан – суверенное государство, а его границы незыблемы и неприкосновенны”. Следом за провокационными заявлениями Кыргызстан провел военные учения в Баткенской области, которые в Душанбе восприняли не иначе как демонстрацию силы. Уже через несколько дней президент Эмомали Рахмон посетил Ворух и заверил местных жителей, что “вопроса об обмене [села] на какую-либо другую территорию не было и не может быть”.
“Мы им два варианта предложили, – удивляются местные жители. – Отдать 12 гектаров земли анклава Ворух кыргызам, а в Лейлекском районе мы столько же земли отдадим вам. Или если вы этого не хотите, то мы просто вокруг Воруха колючей проволокой все закроем и анклав не растянется. Но Таджикистан обменять Ворух не соглашается.
– А если бы вам предложили отсюда уехать на другую территорию, вы бы согласились?
– Если мы отсюда уедем, они перекроют воду, из-за этого пострадает весь Баткенский район. В планах Таджикистана было зайти вглубь Баткенской области, и чтобы гражданское население ушло и можно было бы отрезать Лейлекский район от основной территории. Лейлекский район окажется анклавом. Поэтому они заинтересованы, чтобы мы отсюда уехали, но мы не хотим, мы тут защищаем “Головной”.
Впрочем, в Ак-Сае уверены: село Ворух и “Головной” – не главные причины, из-за которых не удается размежевать территории. “Помимо водозабора есть и другие интересы: ГСМ, контрабанда, наркотрафик, – перечисляют местные жители. – Сейчас им [таджикам] перекрыли границу, это, конечно, создает трудности криминальному миру. Они полностью зависят от нас – у них все сообщение идет через Кыргызстан”.
Граница Кыргызской республики – это граница Таможенного союза, в который не входят соседние Узбекистан и Таджикистан. Поэтому именно Баткенская область стала главными воротами для трафика товаров – легального и нелегального – в страны ЕАЭС. “У нас как раз такое место, где границы фактически нет и разными путями можно перейти, – говорит правозащитник Хаит Айкынов. – Через нас в Таджикистан поступал ГСМ. У нас [литр бензина стоит] 50 сомов, а у них где-то 60 сомов, вот и разница. В обратную сторону – это очень важная дорога для наркотрафика – из Афганистана в Таджикистан, а затем через Баткенскую область и в Россию, и куда-то в Европу”.
Представители государства, которые должны следить за границей, сами участвуют в этой контрабанде, уверены местные жители. “Они знают, что их поймать трудно, и они имеют очень большие деньги”, – говорит житель села Ак-Сай. Для борьбы с контрабандой местные жители даже организуют добровольные народные дружины, которые расставляют вдоль трассы блокпосты и досматривают фуры и бензовозы. “Отсутствие фактической границы и этот хаос им на руку, – соглашается Айкынов. – Конечно, руководство республики заинтересовано по долгу службы в решении проблемы с границей в нашей области. Но часто попадаются сотрудники МВД, которые оказываются замешаны в этой контрабандной деятельности”.
В ответ на вопросы журналистов о ситуации с контрабандой на таджикско-кыргызской границе глава ГКНБ Камчыбек Ташиев еще в марте посетовал на попустительство прежних властей и пообещал [использовать] “все свои возможности, чтобы контрабанды […] не было”. “До этого момента лояльно относились и незаконные действия происходили. Теперь их не будет. Сейчас в Таджикистан не проходит ни литра ГСМ. И из Таджикистана не проходит продукция”, – заверил журналистов Ташиев. Однако уже спустя пару дней после апрельского конфликта активисты в Баткенской области сообщили о возобновлении контрабанды ГСМ.
Глава 5. Самаркандек
Суббота в приграничном кыргызском селе Самаркандек – базарный день. Рынок завален кыргызскими коврами и сундуками, китайским ширпотребом, таджикским рисом и луком. По выходным дням на базарах приграничных сел идет международная торговля: на территории Кыргызстана – крупные скотные рынки, в таджикских селах – дешевые овощи, фрукты, сухофрукты. Апрельское обострение на границе поставило под удар всю местную систему торговли.
“Раньше на этом рынке узбеки, таджики торговали, торговля бойко шла, народу полно было, а сейчас нету никого, границы закрыты. Сначала пандемия, теперь вот конфликт этот…”, – рассказывает местный житель Мухитдин. В советское время он работал в соседнем таджикском городе Исфаре, делал промышленную взрывчатку, потом ездил в Россию на заработки, а когда началась пандемия вернулся в родной Самаркандек и чинит холодильники.
Экономика региона сильно зависит от сельского хозяйства. В нем заняты три четверти активного населения Баткенской области Кыргызстана и столько же в соседней Согдийской области Таджикистана. Те, кто не занят в сельском хозяйстве или госсекторе, уезжают на заработки в Россию.
“Аэропорт наш видели маленький? – спрашивает таксист в Баткене. – Отсюда стоместный самолет летает раз в неделю [в Бишкек]. И из этих ста пассажиров – больше половины таджики были. Прямой рейс до Душанбе космических денег стоил. Когда до пандемии билеты были еще дешевые, они летали, например, Бишкек – Баткен, потом до Худжанда, до Душанбе на такси ехали”. Для местных таксистов трансфер между приграничными таджикскими селами и аэропортами Баткена и Оша приносил существенный заработок. Но год назад поток мигрантов иссяк из-за пандемии. А нынешней весной, когда поток мигрантов снова устремился в Россию, все испортила война.
Сейчас граждане Таджикистана через аэропорты Кыргызстана больше не летают, но билеты на еженедельный рейс Бишкек-Баткен все равно нарасхват. “В каждой семье минимум один, а то и два-три человека работают где-то за границей, в первую очередь в России, в Казахстане, но теперь и в Турцию уже едут, и в Европу, и в Корею, – говорит правозащитник Айкынов. – Земледелием тут не разбогатеешь, да и животноводством тоже. Производства, промышленности никакой нет. Раньше добыча угля тут была развита, а сейчас ничего уже не осталось. Так что те, кто остаются, занимаются торговлей, у нас приграничный район и здесь все завязано на международной торговле. В Таджикистане себестоимость продукции намного дешевле, так что дешевую сельхоз продукцию везут оттуда”.
“У них сейчас лук стоит два сома (по нашим деньгам), клубника стоила раньше 80 сомов, сейчас стоит 30 сомов. Хандаляк, помните – такая маленькая круглая дыня? Раньше такие были по 50 по 70 сомов, сейчас – 20 сомов на наши деньги, – перечисляет со знанием дела торговец на базаре Самаркандека молодой высокий парень Данияр. – Все потому, что все продовольствие, которое они выращивают, покупали мы. А через нас уже отправляли в Россию и Казахстан”.
Данияр уверяет, что все товары на рынке теперь либо местные, кыргызские, либо нераспроданные остатки таджикского импорта, завезенного еще до военного конфликта. “Сейчас границу закрыли и все, что у них выращивается, теперь гниет уже. А те товары, которые, наоборот, завозят из-за границы, они уже раза в три-четыре подорожали. Морковку они от нас везли, она у них сейчас стоит 70–80 сомов. Бензин стоит 100–120 сомов. – Кто страдает? – Народ Таджикистана страдает. – А кто виноват? – Мы думаем, Рахмон виноват.
– А вы не страдаете, от того, что сейчас не поступают продукты из Таджикистана?
– Мы? Нет, не страдаем. У нас своих продуктов хватает. У нас есть Араванский район, Кадамжайский район, которые в низменности находятся, там все выращивается, так что мы от них независимы, у нас всего хватает”.
Однако, по словам других торговцев, поставки овощей из Таджикистана не прекратились и после официального закрытия границы. “Ну да, конечно, границу с таджиками мы закрыли! Мы же не можем президента ослушаться”, – улыбается пожилой мужчина, сидящий на мешках с насваем у входа на рынок. Выращивание табака для насвая – еще одна важная сфера сельскохозяйственной деятельности местных жителей. Большая часть продукции вывозится в Россию и другие соседние с Кыргызстаном страны.
Поставки продукции из Таджикистана и обратно не прекращаются, но стали частью бизнеса контрабандистов, поэтому и цены на товары сильно выросли, объясняют самаркандекские торгаши. “Президент, просто, наверное, не слышал, что у нас тут границы-то никогда и не было. Дома стоят в шахматном порядке. Иди, закрой!”, – говорит продавец.
После нескольких минут разговоров с продавцами о войне и отношениях с соседним Таджикистаном к нам подходят двое молодых людей в футболках камуфляжной расцветки, представляются местной милицией, проверяют документы и предлагают дождаться “главного”. “Главный” документов тоже не показывает, но утверждает, что майор местного ОВД, с подозрением разглядывает аккредитацию, выданную Министерством иностранных дел в Бишкеке: “такую бумагу я и сам тебе могу нарисовать, – возвращает документы майор. – Понимаешь, Сергей, в этом лесу я лев, и нужно, чтобы все было у меня под контролем. Обстановка у нас тут напряженная, сам понимаешь, война почти. А еще приезжают всякие НПОшники, раскачивают…”. Обещаем не раскачивать и отправляемся обратно в Баткен.
Дорога постоянно петляет между бурыми, серыми, оранжевыми сланцевыми горами, напоминающими марсианские пейзажи. Горы сменяются черными холмами с зелеными рядами виноградных кустов, на равнине вдоль дороги тянутся аллеи абрикосовых деревьев. Недалеко от светофора, регулирующего перекресток дорог Исфара-Ворух и Баткен-Лейлек, на холме над дорогой возвышается старое кладбище.
– Кыргызское или таджикское? – интересуюсь у водителя.
– Общее. Это советское кладбище, – объясняет Мухитдин. – Видите, здесь памятники стоят. А у нас сейчас памятники не ставят. Просто такой бугорочек стоит и все, на нем сама по себе должна расти трава. Эту траву нельзя трогать. И могила постепенно-постепенно сама исчезает.
“Я не думаю, что тут национальный фактор имеет значение, это больше государственный вопрос, – подводит итог путешествия по приграничным селам Мухитдин. – Мы веками жили рядом, были очень трудные времена, и война, и засуха, но всегда друг другу помогали. В советские времена семьями дружили, друг к другу ездили в гости, на базар ездили, они к нам приезжали. А сейчас этого нет. Сейчас уже новые поколения выросли. У них ценности отличаются. Я замечаю, что среди молодежи уже нет дружеских отношений. Только бизнес. Давно уже не общаемся, только „Салам Алейкум”, если случайно встретимся, а так по полгода друг с другом не разговариваем. Все, прекратились все связи”.
В конце июня президент Кыргызстана Садыр Жапаров прилетел с официальным визитом в Душанбе. “Стороны обсудили сотрудничество в обеспечении безопасности на приграничных участках и взаимодействие в сфере борьбы с внешними угрозами, а также вопросы по кыргызско-таджикской государственной границе. По итогам переговоров подписали четыре документа”, – сообщает пресс-служба президента Кыргызстана. Однако договоренностей по границе среди них нет. А уже 8 июля на границе Кыргызстана и Таджикистана произошла новая перестрелка между пограничниками двух стран. Снова погиб один военный.
* * *
Русская служба RFI обратилась также в МИД Таджикистана с просьбой об аккредитации для посещения приграничных сел Согдийской области, пострадавших во время боевых действий 28 апреля – 2 мая. Однако в Душанбе на запрос RFI не ответили.
Сергей Дмитриев
Leave a Reply